Практическая - Образ князя Мышкина из романа Ф. М. Достоевского «Идиот». Мотив прощения PDF

Preview

Summary

Download Практическая - Образ князя Мышкина из романа Ф. М. Достоевского «Идиот». Мотив прощения PDF

Description

Образ князя Мышкина из романа Ф. М. Достоевского «Идиот» Мотив прощения Известный литературовед Александр Павлович Скафтымов в статье «Тематическая композиция романа “Идиот”» утверждает, что главной организующей силой романа Ф. М. Достоевского является тематический замысел автора. В связи с этим, учёный находит «неизбежным и необходимым» рассмотрение тематического состава произведения. Каждая глава статьи посвящена одному из действующих лиц романа; внутри главы происходит расслоение тематических мотивов и анализ отдельно взятых эпизодов текста. С главным героем, князем Львом Николаевичем Мышкиным, связано множество мотивов: мотив радости жизни, мотив любви, наивности, детскости. Остановимся на мотиве, который сам исследователь называет «центральной устремлённостью романа» – мотив прощения. Идея единения человека с человеком принимает в романе религиознонравственную форму как способность «простить и принять прощение». Эгоистическое разъединение людей порождает зло одиночества, которое томит и делает их несчастными. Все связаны друг с другом томительным ощущением зла и греха, сознанием вины, и выход – только во взаимном прощении. И Настасья Филипповна, и Рогожин, и Аглая, и Лизавета Прокофьевна, и Ипполит, и Ганя Иволгин, и генерал Иволгин – все они, в большей или меньшей степени, впадают в ложь против своего подлинного образа – утверждая себя, они перестают быть собой. Неудовлетворенная потребность в любовном раскрытии себя перед человеком и миром, жажда приобщения себя к другой сострадающей и приемлющей душе – непременная черта каждого образа. Для них, бессильных простить и принять прощение, закрыт путь любви и радости жизни. Всем им противопоставлен князь Мышкин, человек, свободный от самолюбия и оставленный при одних «источниках сердца». Мышкин знает, как люди лгут и из-за чего лгут, и, подходя к человеку, он легко отодвигает этот налет лжи, как что-то внешнее, случайное, далеко не важное для действительного общения с подлинной душой человека. Он не сердится за скрытие мысли и не смущается заглянуть по ту сторону лжи. Мышкин

понимает,

что

в

минуты

признаний,

раскаяний,

исповедей

и

самобичеваний может видится оттенок особого тщеславия и хвастовства, но он легко прощает это, смотрит дальше. Князь знает, что, за вычетом этого слоя самолюбия и тщеславия, в таких признаниях всегда сказывается боль о себе и жажда прощения, и он, невосприимчивый к самолюбию, останавливает свое сердце лишь на том, что действительно есть больного и страдающего в этих раскаяниях.

Дверь отворилась, и совершенно неожиданно вошел Ганя. Он даже и не поколебался, увидя Варю; одно время постоял на пороге и вдруг с решимостью приблизился к князю. – Князь, я сделал подло, простите меня, голубчик, – сказал он вдруг с сильным чувством. Черты лица его выражали сильную боль. Князь смотрел с изумлением и не тотчас ответил. – Ну, простите, ну, простите же! – нетерпеливо настаивал Ганя, – ну, хотите, я вашу руку сейчас поцелую! Князь был поражен чрезвычайно и молча, обеими руками обнял Ганю. Оба искренно поцеловались. – Я никак, никак не думал, что вы такой! – сказал наконец князь, с трудом переводя дух. – Я думал, что вы... не способны. – Повиниться-то?.. И с чего я взял давеча, что вы идиот! Вы замечаете то, чего другие никогда не заметят. С вами поговорить бы можно, но... лучше не говорить! – Вот пред кем еще повинитесь, – сказал князь, указывая на Варю. – Нет, это уж всё враги мои. Будьте уверены, князь, много проб было; здесь искренно не прощают! – горячо вырвалось у Гани, и он повернулся от Вари в сторону. – Нет, прощу! – сказала вдруг Варя.

В функции мотива прощения дана деталь в поведении князя Мышкина в связи с эпизодом Бурдовского. Князь, объяснив недобросовестные претензии Бурдовского его «беззащитностью», «непониманием» того, на что он шел («его обманули, потому-то я и настаиваю, чтоб его оправдать»), сейчас же почувствовал «жгучее раскаяние до боли». Он понял, что он, обезличив Бурдовского, «обидел» его. Князь и не хотел так прощать и сейчас же почувствовал свою ошибку. Князь легко прощает людям их эгоизм, потому что знает, что любой эгоист въяве или втайне глубоко страдает от своего эгоизма и одиночества. Проницательный, наделенный даром сердечного понимания чужой души, Мышкин действует на каждого обновляюще и исцеляюще. С ним все становятся чище, улыбчивее, доверчивее и откровеннее. Но такие порывы сердечного общения в людях, отравленных ядом эгоизма, и благотворны и опасны тем не менее. Мгновенные, секундные исцеления в этих людях сменяются вспышками еще более исступленной гордости. Получается, что своим влиянием князь и пробуждает сердечность, и обостряет противоречия больной, тщеславной души человека. В связи с этим Мышкин почувствовал себя не способным к выражению «великой идеи».

В

этой

«неспособности»

вообще

Мышкин

ощущает

свою

главную

недостаточность. Здесь мы подошли к той стороне личности князя Мышкина, где он осуществляет тему прощения не только прощением других, но и жаждой прощения себе самому. «Я знаю, что я... обижен природой... в обществе я лишний... я не от самолюбия... Я в эти три дня передумал и решил, что я вас искренно и благородно должен уведомить при 2

первом случае. Есть такие идеи, есть высокие идеи, о которых я не должен начинать говорить, потому что я непременно всех насмешу... У меня нет жеста приличного, чувства меры нет; у меня слова другие, а не соответственные мысли, а это унижение для этих мыслей...» – С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть. – Всё это очень странно, но об осле можно и пропустить; перейдемте на другую тему. Чего ты всё смеешься, Аглая? И ты, Аделаида? Князь прекрасно рассказал об осле. Он сам его видел, а ты что видела? Ты не была за границей? – Я осла видела, maman, – сказала Аделаида. – А я и слышала, – подхватила Аглая. Все три опять засмеялись. Князь засмеялся вместе с ними. – Это очень дурно с вашей стороны, – заметила генеральша. – Вы их извините, князь, а они добрые. Я с ними вечно бранюсь, но я их люблю. Они ветрены, легкомысленны, сумасшедшие. – Почему же? – смеялся князь. – И я бы не упустил на их месте случай. А я все-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек.

В другом месте он повторяет: «Я не имею права выражать мою мысль... Я всегда боюсь моим смешным видом скомпрометировать мысль и главную идею». «Про свои чувства говорить всем стыдно...», и у князя это не самолюбие (как у других лиц романа), но по особому целомудрию: выражение может не дать соответственно высокого впечатления и явится мысль «несоответственная», мысль «оболганная». И князь хочет встретить человека, который бы понял его, принял и простил.

3...